ссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссссс

©-copyright Внимание: все материалы в Интернет газете защищен авторским правом. Любая его перепечатка (в целостности или в частях) возможно только после согласования с редакцией Интернет-газеты.

День четвертый – Жигулевская Лука

(33) Обессиленная Надя лежала на кровати, а Иван подробно рассказывал отцу Никодиму о случившемся.

Отец Никодим слушал молча, не перебивая. Он слыл мудрым священником. И вот теперь, с содроганием выслушав всё, он пришел к весьма неутешительным выводам.

– Иван, такое происходит сейчас везде. Может, не так сильно и ярко, как в наших местах. Боюсь назвать вещи своими именами, но… нужно подумать о душе. О своей собственной. И пусть Надя подумает. Поможете себе, – поможете и другим людям.

– А сыну?

– Не знаю. В околоправославных кругах (это не сосем православные), но я вынужден прибегнуть к их аргументам, считается, что  монада античеловека будет тщательно выпестована путем многократных воплощений. Она пройдет все круги Ада на земле, чтобы быть готовой к темному служению – считается, что для этого она должна родиться от темных родителей и обучать её должны темные воспитатели. Я не совсем разделяю последнюю точку зрения. Человек настолько темен, что нет надобности на всех этапах ставить специально подобранных воспитателей. Монада может получить свое воплощение и от светлых личностей – ведь посланник Ада должен знать в лицо своих врагов. Он должен обнаружить их слабые стороны, пострадать от них и их возненавидеть. Эти слабые стороны на следующих этапах воспитания будут преподнесены воспитуемому как  аргумент несостоятельности человечества и убедят его в собственной исключительности.

Поэтому не ищите в себе темного назначения, а идите по пути света. Только он вам поможет. Там возле Зольного ты избежал ошибки. Ты был непреклонен – и это тебе помогло. Затем ты успокоился, и та темная сила, которая наблюдала за тобой, воспользовалась этим.

Всё, что я сказал тебе – слова. Они могут и ошибаться. Поэтому похорони их в глубине своей души и обратись сердцем к Свету. Когда будет нужно, эти слова воскреснут.

– Я бы мог спасти своего сына?

– Теоретически – да! Практически – нет! Не на этой, так на другой ошибке поймали бы тебя.

– Что же делать?

– В монастырь!

– Но еще Анатолий…

– У вас нет оружия, которым вы смогли бы им помочь, – перебил его отец Никодим. – А в монастыре вы попытаетесь это оружие обрести. Может, кому и поможете. Но сначала – себе! Обратитесь к другим наставникам, если хотите услышать иное. А я вижу только такое решение. Если не возражаешь, поговорю с твоей женой.

– Я подумаю. А сражаться за сына всё равно не перестану!

– С Богом, дорогой, – и отец Никодим перекрестил его.

Утром следующего дня решение было принято. Через сутки Надя и Иван распрощаются и направятся в ближайшие монастыри, где станут послушниками на тот короткий срок, который был отведенный людям. И будут молиться за душу своего сына.

Анатолий будет беспробудно пить и ночью, два через дня после описанных событий, уйдет в мир иной. Куда он попал: в Рай, Ад или куда еще – не нам судить. Земного Ада он, по крайней мере, избежал. А семья осталась для прохождения дальнейших испытаний.

 

 День четвертый - антикосмос

(34) В Шастре намечалось празднество, и Явление Люцифера было объявлено.

Люцифер явился в виде того самого молодого человека, каким он однажды предстал перед своей свитой. На этот раз он радостно выбежал из потайной двери, подбежал к праздничному столу и поставил ногу на кресло, предназначенное исключительно ему.

- Ну как, мне этот образ нравится. А вам?

- Все наклонили головы в знак согласия, а канцлер подытожил:

- И нам нравится!

- Еще бы! Мой вкус безупречен. Не так ли?

- Да, сэр, - подтвердил канцлер.

- Объявляю: у нас маленькая победа. Но наши маленькие победы многого стоят! Наша монада выдержала первое испытание.

- Сэр, а что будет дальше?

- А кто же знает?  Даже Тот, чье имя я запретил здесь поизносить, полагаю, этого не знает.

- А если не получится?

- Не получится, заменим другой монадой – только и всего! Лучшая монада – не единственная монада, и разве я сказал, что она первая?

Хлопок в ладоши - и на праздничном столе появились яства.

 Эта монада – моя маленькая слабость. Но у нас есть время выбора, хотя времени отчаянно мало! – и молодой человек, чья нога по-прежнему стояла на кресле,  весело засмеялся.

- Сэр!

- Не надо, канцлер, перебивать. Кажется, кто-то хочет подпортить атмосферу праздника своими сомнениями?! Но об этом – в следующий раз. Вернемся к теме. – Итак, праздник, начинается!

 

День седьмой - Москва

(35) Поток информации, ложившийся на стол Лазареву, многократно увеличивался. Если бы только события распространялись на новые территории, если бы только возрастала их интенсивность и частота.  Но самым шокирующим было то, что эти события трудно было уложить в единую схему. Не только останки людей появлялись на поверхности земли: где-то люди слышали странные звуки непонятной природы, где-то возникали миражи, коллективные галлюцинации…

Ученые и маги, которых Лазарев потребовал собрать в качестве членов чрезвычайной комиссии, внезапно засопротивлялись, заявляя, что им необходимо серьезно подготовиться, и требовали дополнительной информации. Лазарев и сам осознал, что возникли новые аспекты и обязал сотрудников служб предоставить членам комиссии кое-что из новой информации под подписку о неразглашении. С другой стороны, откладывать обсуждение в долгий ящик невозможно: кто же знает, насколько терпит время и не произойдут ли уже в ближайшие часы некие необратимые события. Поэтому отсрочка была дана ровно на сутки.   

На следующее утро Лазареву доложили, что мартеновские печи, в которые стали сбрасывать трупы и кости, потухли - что является недопустимым с технологической точки зрения. Чуть ли не катастрофа технологическая.

- Не нужно мне про  катастрофу! Что с останками? Не сгорели – почему не сгорели? Вы мне об этом докладывайте! - технологической катастрофой пусть Министерство промышленности занимается.

Получив весьма неутешительные сведения, Лазарев еще раз проверил, как идет подготовка к работе чрезвычайной комиссии. Ему доложили, что специалисты работают без сна и отдыха. Увы, Кислинский и Градов – у которых  есть какие-то специфические  знания – недоступны.

 

Машины с необычным грузом не могли долго оставаться перед мартеновскими печами, и Лазарев позвонил министру транспорта, озадачив его проблемой срочной переброски груза в "район Х", секретный полигон Военного министерства, где груз нужно было временно складировать.

Запыхавшихся академиков всех академий, ведущих экстрасенсов и ясновидцев, представителей всех религиозных конфессий наконец-то собрали в большом Зале конференций. Личный секретарь Лазарева зачитал новую информацию, после чего Лазарев в своей короткой реплике попросил сосредоточиться и сделать предварительные выводы и практические рекомендации правительству по принятию срочных мер.  

Однако наладить сколь-нибудь плодотворную работу не удалось.

Если не считать, что некоторые специалисты и конфессии не определились в проблеме  и требовали дополнительной информации, а также личного допуска к самим событиям, разброс мнений среди остальных был настолько велик, что принять на основе их какое-либо решение Лазареву было еще труднее, чем до этого необычного совещания. Тем более, что эти мнения, чаще всего, носили весьма экзотический характер.

Одни утверждали, что Земля не в состоянии противостоять черной энергетике, которая ложится в неё. Другие настаивали на том, что земля не хочет более покрывать человеческие преступления – обнажившиеся человеческие останки призывают искать виновников.

Клуб "Всеобщего права" заявил, что "это не земля выталкивает кости, а сами они вопиют к небу и хотят, чтобы нашли виновников их преждевременного ухода в мир подземный". Кто-то говорил о колдовстве темных общин, о секретных военных технологиях, о том, что скоро начнется воскрешение мертвых и т.д. И, конечно же, речи о заговоре мирового правительства, о проделках инопланетян, о параллельных мирах, о какой-то вынужденной деятельности жителей внутренней поверхности полой Земли.

Известный маг Людмила беседовала с Землей и Земля ей сказала, что, если люди не внимут предупреждению, произойдут еще более тягостные вещи.

Директор центра Духовной космологии Анастасия Колмогорова очень горячо убеждала присутствующих, что хоронить вышедшие из земли кости не следует – все равно не получится. И что они не в наказание людей, а во благо им, – знамение перехода человечества в новое измерение. И предназначены "Они" для живых, и что нужно всем раздать по косточке, хранить которые лучше всего на груди, тогда они исцелят от болезней и дадут человеку защиту и бессмертие.

Еще один известный ясновидец утверждал, что кости просто напоминают человечеству, что оно смертно. Когда человечество поймет это, кости сами уйдут в землю.

Представитель секты "Единственных толкователей" объявил, что земля изначально не была  приспособлена для приема мертвого вещества, но после грехопадения человека она вынуждена была этому следовать, и вот теперь набралась сил для отстаивания своих прав. Следовательно, трупы нужно сжигать, а то, что их не удалось сжечь, говорит лишь о том, что их можно будет сжечь только вместе со всеми останками, находящимися в земле.

Ему возразили, что выкопать все трупы – задача явно не выполнимая, и не может земля требовать от человека невыполнимых задач. А вот собирать кости в одном месте - это значит служить темным силам, которые хотят создать из них сатанинскую армию. Чтобы убедиться в последнем, достаточно посмотреть, чьи трупы выбрасывает земля. Поэтому выброшенные кости и трупы  нужно немедленно рассредоточить по всей земле. 

Ведомство Лазарева уже давно осуществляло тайное сотрудничество с представителями  внеземными цивилизациями, что, конечно, тщательно скрывалось от общественности, равно как проводило и множество засекреченных экспериментов. Но в последнее время связи с внеземными цивилизациями по непонятной причине прервались, а в секретные эксперименты вмешивались какие-то силы (внутренние, внешние), неподконтрольные всемогущему Лазареву.

Не раскрывая обозначенных секретов, Лазарев, тем не менее, задал вопрос, на который не могли ответить ученые специалисты его собственных служб:

– Мы можем просить помощь более развитых цивилизаций? Как Вы считаете?

– Мы могли бы просить помощи у академика Градова, но где он? Что Вы с ним сделали? - задала вопрос директор центра Духовной космологии.

– Лазарев не собирался заниматься ни идеологическими, ни политическими пререканиями. Он давно терпел эту непокорную бабу: "Диктатор!? Если бы я был такой диктатор, которого мне приписываю оппоненты, я бы давно стер её с лица земли". Лазарев сам удивлялся себе, почему он, и в самом деле, жесткий, нет – жестокий, неофициальный диктатор, иногда отступал от своих диктаторских принципов.

Он ответил коротко и сухо:

– Я просил бы отвечать только на те вопросы, которые я ставлю, и не задавать вопросов мне. Как считаете Вы? – обратился Лазарев к профессору Козыревскому, который вдобавок к своему профессорскому званию носил звание известного ясновидца.

– Много информационного шума в околоземном мироздании. На телепатическом уровне тоже шум. Невозможно установить контакт.

– А что считает маленький Дима? – обратился Лазарев к стеснительному, испуганному мальчику, который был приглашен на совещание вместе с мамой по рекомендации одного из членов чрезвычайной комиссии.

Мальчик Дима, проживавший с матерью недалеко от метро "Маяковская" внезапно привлек внимание жителей Москвы и специалистов открывшимся у его даром предсказаний. "Очень точные предсказания. Он талант! Да, да – это один из детей Индиго", – заявили о нём в центре нетрадиционных исследований.

Мальчик встал, глубоко вдохнул и стал говорить:

– Сейчас я ничего не вижу по тому вопросу, который Вы мне задали. Было совершенно правильно сказано – информационный шум. И он усиливается. Связаться с внеземной цивилизацией Сириуса, с которой я еще вчера разговаривал, уже невозможно. Но вчера, когда я их попросил о помощи, мне ответили, что они приняли меры, нужно только подождать. Они сказали, что всё зависит от каждого из нас. От нашей веры…"

– Веры во что? Они имели в виду религиозную веру? – переспросил Лазарев.

– И да, и нет… Веру в Бога и в  свои силы тоже. Веру во Вселенский разум, и в свои силы тоже. Мы не одни. С нами Бог и его представители во Вселенной. Они нам  помогут, если каждый из нас поможет сам себе и в вере, и в своих действиях".

– Хорошо, есть тебе еще, что сказать?

– Это всё, но самое главное – всё зависит от каждого из нас. От каждого в отдельности. От его места в мире.

– Спасибо, мальчик. Ты неплохо подвел итоги сегодняшнего заседания. Если обстоятельства позволят, комиссия продолжит работу. К сожалению, правительство  пока не получило ни ясности, ни практических  рекомендаций. Вывод в настоящий момент: мы не можем, как стало очевидно, полагаться ни на одну из концепций.  Поэтому суммируем все в равной мере: действия какого-то государства или действия тайных сообществ, действие инопланетных сил, протест Земли – не исключено, что  это и действует суммарно. Будем держать все это в уме и работать по всем направлениям. Впрочем,.. – Лазарев выдержал паузу, – одна рекомендация и, я считаю, очень существенная, у нас есть. Я возвращаюсь к тому, что нам сказал здесь маленький мальчик Дима. Каждый из нас, каждый гражданин России, каждый гражданин Земли должен осознать, что наше общее будущее как никогда зависит от него лично: от его веры и его действий! Мы должны обратиться к гражданам России и всей планеты! Образуем рабочую группу, и она разработает это обращение. Есть еще какие предложения?

От имени духовенства поднялся православный архиепископ Александр:

– Каждая конфессия должна выполнить свой молитвенный долг в своих храмах. Я как православный архиепископ призываю к православному подвижничеству и к  Крестным ходам в защиту жизни.

–- Это пока единственные практические шаги, которые мы можем предпринять. Вы будем предоставлять вам дальнейшую информацию. Мы вас соберем, когда возникнет необходимость. Надеюсь, в следующий раз вы сумеемте поставить диагноз и предложить действенные меры.

Лазарев закрыл совещание. Он ничего не сказал о том, когда будет создана рабочая группа, и никто даже не заикнулся, не напомнил. Он был утомлен и зол на себя. Он не любил долгих речей и с подчиненных требовал краткости. На этот раз он говорил, как ему показалось, долго и неубедительно. Что это? Зачем? В своем самом длинном диалоге он и сам чуть ли не поверил в то, что говорил. Да, все сказанное им нужно осуществить, но не это главное. Главное – это воля. Его воля, воля Лазарева. Если кто-либо подумал, что он стал либералом-мудрецом, глубоко ошибается. Да он с них десять шкур спустит, если на следующем заседании комиссии кто-либо будет нести ахинею, которую он слышал сегодня. "От каждого зависит…" – прекрасные слова, только кто это будет выполнять: слабаки, негодяи разных сортов? Они прислушаются? Они станут мудрыми?

Да и он отнюдь не мудр, как вдруг ему показалось. Возможно, здесь и нужен мудрец, мудрец типа Ганди, а, может Будды, а, может, самого Иисуса Христа. Но нет этого мудреца сейчас. Нет мудреца, который заразил бы мудростью все человечество. А есть он Лазарев, призванный карать, сдерживать… И он выполнит свою миссию настолько, насколько это возможно в сложившихся обстоятельствах.

Что касается рабочей группы, то – никакой бестолковой демократии! Его ведомство само сделает для народа необходимые объявления, когда это будет нужно. Да, он  привык держать слово, никогда не уходя в кусты, но сейчас выполнить слово – это признак слабости Лазарева и его ведомства. На следующем заседании будет официально объявлено, что все рабочие группы будут создаваться только внутри Ведомства.

Какая-то тень сомнения в правильности избранной методики шевельнулась в голове, но Лазарев немедленно её подавил.

 

(36) Александр Рубинский, историк, в прошлом профессор одного из столичных университетов, по достижении восьмидесятилетнего возраста обосновался в поселке Ширяево, живописном местечке на Волжском берегу Жигулевской луки. Здесь он предавался чтению, свободным размышлениям – и иногда писал статьи в научные журналы, где его хорошо знали, ценили. Но теперь к его статьям относились с большой долей осторожности. Старик не то, чтобы предал академическую науку, но слишком свободно и вольготно стал её трактовать. Впал в мальчишество – говорили в редакциях.

Он был хорошо знаком с местными зоологами Иваном и Анатолием, и когда вчера по селу распространился тревожный слух о том, что в Жигулевских горах то ли разверзлась воронка времени, то ли открылись параллельные пространства, он чисто случайно встретил их, спешащих куда-то. Осторожно спросил их, что происходит.  Ему ответили, что да, что-то произошло, и, пока всё не выяснилось, ему лучше отбыть в Москву.

Рубинского, однако же, как историка само словосочетание "воронка времени" привело в некоторое замешательство и даже любопытство. Он понимал, что это фантастика, но почему бы под старость лет и не помечтать о том, чтобы посетить исторические времена и пространства, увидеть всё собственными глазами, проверить отдельные предположения, которые он вынашивал десятилетиями. Что ему было терять? Если на одну чашу весов положить свои восемьдесят лет и срок, отпущенный еще пожить на земле, а на другую – увидеть своими глазами то, чему посвятил всю свою жизнь,  работая в науке, то неизвестно еще какая чаша весов перетянет. Да, нет, известно, конечно: вторая и перетянет. Он посмеялся над собою: "Мечты, мечты – в детство впал, а реальность она и есть трезвая реальность – скучна и банальна в своем непомерном постоянстве – догматизме, так бы он сказал.

Эти свободные мысли стали небольшим толчком, чтобы порассуждать о России не с точки зрения профессора, а с точки зрения юноши, наивными, непредвзятыми глазами смотрящего на мир.

Вот это большое, клокочущее, бьющее из земли особой энергетикой пространство. Энергетикой, перекатывающейся с Востока на Запад, и тревожащей умы диких, а, возможно, просто одичавших  племен, населяющих эту территорию. Энергетика пугала, вытесняла отдельные племена на запад, но происходившие генетические мутации народили множество людей,  для которых эта энергетика стала живительной средой. А на крайнем Западе этого энергетического поля она даже заманивала их на Восток, явиться на те пространства, в которых был её источник, и завладеть этим источником.

Внезапно перед взором профессора возникла живая карта, и он увидел на ней не один, а целую группу бьющих из-под земли источников и людей, протянувших к нему руки. Они тянули их в надежде на что-то и в познавательном пылу. Им казалось, что это хорошо.

Внезапно яркий свет озарил источники. И Рубинский разглядел возникшие неизвестно откуда купола башен, многочисленные архитектурные сооружения, городские улицы, дороги, соединяющие населенные пункты.  Рубинский был изумлен: это было большое государство, простиравшееся на десятки тысяч километров, перешагнувшее границы современной ему России; государство, от которого исходила сильная, жизнеутверждающая энергия, которую он ощутил, казалось, каждой клеточкой своего тела.

И вдруг… все померкло, погрузилось в кромешную темноту. Затем эту темноту стали озарять багровые вспышки, что-то в этой темноте возилось, металось, билось в судорогах, потом понеслись конницы, падали люди, и вспышки стали освещать текущую по земле человеческую кровь. И снова долгий хаос, и снова перемещение людей. Долгое, длительное перемещение, пока вновь не засиял свет, началось строительство, налаживалась жизнь… – и опять всё погрузилось во тьму. 

Что это? Прошлое или будущее? Если – прошлое, то неужели Россия однажды уже была могущественным государством? Но тогда кто или что погубили её?  Какой враг опустошил её земли: внешний, внутренний? Не воплотилась ли эта сложная российская история в гены русского человека? Не потому ли русский человек на генетическом уровне чувствует врага, страшится иноземцев и своих тоже боится, и себе не доверяет? Не отсюда ли эти страшные русские фобии? И что все эти видения означает для будущего его страны? Эти мысли одна за другой проносились в голове Рубинского, едва успевая за проносящимися на карте видениями.

Карта была совершенно явной и Рубинский даже дотронулся до неё и в испуге отшатнулся: "Не может быть!"… Но разве не об этом я мечтал?! Но, – охладил он себя, - то ли это материализация подлинной истории, то ли моих мыслей, частично погруженных в подсознание? Как определить, что именно? Нужен второй наблюдатель? Но где его взять сейчас – все они в Москве.

 В который раз он прокручивал в голове времена и события тех времен, когда формировалась Россия, чьи объединительные тенденции были вызваны не столько культурой и языком, сколь необходимостью отражать внешнего врага. Внешний враг и объединил Россию и оказался, таким образом, лучшим другом её государственных правителей. Не нужно было особенно задумываться о выращивании многоэтажной, многоуровневой культуры от духовных её вершин до экономического и правого её аспектов – достаточно указать врага, тем более, что их и не занимать было тогда России.  Церковь, поставив вроде бы правильную задачу искоренения язычества путем преобразования языческих обрядов и культов в православные, сумело выполнить это не на глубинном духовом уровне, а на внешнем, показушном – в результате чего язычество, сидящее троянским конем в православии, оказалось для него более опасным противником, чем язычество вне православия. Оно-то и взорвется в 1917 году, поменяв Бога, воспринятого больше как идола на другого идола, Ульянова Ленина, потом на Партию и так до бесконечности.

Но почему, почему? Начнем с церкви. Задача-то благородная: пройти по острию ножа. Да-да, пограничная область: побороть язычество и не впасть в нарушение догм христианских, соблюдая заповедь "не убий", не сжигать на кострах, как это делала церковь католическая. Но ведь известно: чем больший праведник – тем больше на него черти ополчаются. Вот идет он по острию ножа – одна неосторожность – и падение в ту или иную сторону. Какая же мудрость и осторожность нужна была церковным иерархам, какая самопожертвованность, да не только, но и продуманность до мельчайших деталей. А рядом Русь бушующая. А рядом враги и особенно опасные враги – католики. Уж лучше язычники-кочевники, уж лучше "татаро-монгольское иго"!. Торопились, метались, принцип "не убий" реформировали – красиво, величественно реформировали как оборону, как защиту святую Отечества. А кто говорит, что Отечество не нужно защищать?! Защищать, конечно, защищать, но принцип "не убий" нельзя было реформировать, нельзя! Как совместить?! Как-то иначе – как именно Рубинский не знал, но предчувствовал. Вот ведь убил только что комара на руке, а сам пожалел его (может, старый стал): "Что же, дурачок, ты комаром-то родился, кровь чужую пьешь, разве это дело?! Извини, брат, не тебя убиваю, а греховность твою и надеюсь, что ты еще родишься в существе более достойном, коль затронул профессорское сердце". Что-то в таком роде должно быть.

Ему, Рубинскому, конечно же, не решить такой задачи, но тем, кто был призван вести Россию к Богу, нужно было всё положить на алтарь этого решения.  Не смогли – не смогли, не справились с задачей! Не обвинял он, но вопрошал, и вопрошал Рубинский церковных иерархов. Вопрошал он, каким образом сами поддались язычеству и на культовый трон возвели государственность, империю? И стало государство языческим идолом, восседающим на уровне самого Сына Божьего. Сомкнулись иерархи с государственной машиной и тем самым поставили разрешительную печать и на народных языческих идолах. Споткнулись раз – споткнулись и второй.

Смирение. Ему Александру Рубинскому приходилось смиряться, но когда он это делал, знал он, что смирял в себе страсти бушующие, страсти неразумные. Смирение – это смирение страстей – так понимал Рубинский. Но человеческое достоинство смирять нельзя, ибо человеческое достоинство – не гордыня, нет – а именно человеческое достоинство – это и есть искра Божья, таящаяся в человеке. Разве можно её смирять, разве можно бросать её на колени?! На колени перед кем?! Как всегда – перед идолом человеческим! Но почему же Русь православная перед злом смирялась, становилась на колени?! Ведь Иисус Христос страсти свои смирял на распятии, но не пал на колени и милости не просил! Почему же сейчас носителей Иисуса Христа в  своем сердце учат обратному?

И приходил Рубинский к выводу, что самое грозное оружие россиянина это достоинство его и хороший кнут для собственных страстей – тогда никакой враг не страшен. Только упало это грозное оружие на землю и мало кто хочет поднять его!

"Достоинство и труд", – добавил в своих мыслях Рубинский. Лежит россиянин на печи и молится, чтобы урожай был. Плохой это россиянин. Настоящий россиянин в поле выйдет, орудия труда возьмет, помолится и за дело примется. А так, как первый – так искушает Господа своего, а заканчивается это всегда печально. И  опять-таки, идолов полно, даже из молитвы сделали идола, а ведь молитва в сердце должна быть и в уме человеческом, тогда она с Богом, а не с идолом. Тогда она не искушает Бога своего.

 

Рубинский блефовал перед собою – он явно упрощал историческую ситуацию, чтобы добраться до конца рассуждений и получить какой-никакой результат. Возьми он всю знакомую им глыбу теоретических построений – результат будет исторически обоснован, потому убедителен, только не результат это будет, а нуль. Поскольку к результату и не пробьешься, если не использовать наивные, полудурацкие модели. "А что если полудурацкие модели приведут вовсе не к дурацким результатам?" – эта крамольная мысль как раз и поселилась в голове Александра Рубинского. Крамольные в области истории - а в физике? Разве Альберт Эйнштейн не выдвинул свои "дурацкие постулаты", из которых удалось создать величайшую теорию современности. Почему "дурацкие", а потому, что ничем не обоснованные.

А какая разница, яблоко ли на голову упало, музыкальное произведение фантазии породили, или споткнулся ученый обо что-то и вдруг ему эти постулаты в голову пришли? Главное, что заработали. Главное, что предсказали физические факты и физические приборы. Вот и все премудрости старческой методологии. Да, почему бы и не выдвинуть в рассуждениях о России в качестве опорных точек простые, но ясные версии. Итак, Россию объединил внешний враг. Правители российские,  церковь православная не смогли образовать в России культурный слой, который бы самообеспечивал себя и не нуждался бы во враждебном окружении. А эта культура, как смерч, должна "произрастать сверху донизу. Пока земли не коснется её хоботок – смерчу не бывать. Так и культуре: пока не погрузится она в экономику и быт человеческий, не заработает никакая высокая духовность на земле! Этого не поняли! Вот такие постулаты!

Не будь Рубинскому 80 лет, не отважился бы он перед научным сообществом такой примитив нести. Но теперь ему это позволено, старикам прощается. Тем более, что, … побери, работает же и еще как объясняет безумие, которое он наблюдает в России с далеких тех времен, когда еще мальчишкой был! 

 И тогда, и сейчас внешний враг всегда казался опаснее внутреннего, того врага, который сидел почти в каждом россиянине, раздваивая его на Христа и Антихриста. А, в конечном счете, приходит время и побеждает один: в ком Христос, а в ком – Антихрист.

"Что значит любить Россию? – думал Рубинский. Любить её такую, какая она есть – со всеми мерзостями и уничижением человеческого достоинства? Любить такую, какой мы её хотим сделать по собственному фанатичному плану, рожденному разгоряченным умом? Боже упаси от такого выбора".

Только сейчас, под старость, Рубинский стал осознавать необходимость России светлой, Небесной, управляемой Божественное Иерархией – в отличите от классической демократии -  и при этом открытой для всех на этой планете в отличие от классической монархии. Иерарх должен прививать культуру своим подданным: когда-то через насилие, а теперь… Рубинский был уверен, что СМИ можно использовать не только для Содомистских целей, но и во благо всем людям земли. А дальше? А дальше пусть люди решают, что выбрать: Содом или истину жизни – это будет сознательный выбор.

Есть две России: светлая, небесная Россия и темная сатанинская. Есть Россия Христа и Россия Антихриста. Оба придут в России, и будет их великое сражение. Эти времена наступают. И то, что временной канал какой-то открылся – это не просто физическое, а сакральное явление для России.

 

День седьмой - Москва

(37) Егор почувствовал, что за ним следят. Какие-то мелочи, окружавшие его и не улавливавшиеся сознанием, видимо, изменились, появилось нечто новое в них, и это новое фиксировалось в подсознания, возбуждая внутреннюю тревогу. Он шел к Константину, и это неведомое сопровождало его внутри подсознания всю дорогу. Он пытался понять. Зазвонил мобильник. Взволнованный голос Наташи:

- Егор, за мною, кажется, кто-то следит.

- Наташа, где ты, что ты видишь?

- Антон Григорьевич попросил сбегать на телеграф….  Позади мужчина. Понимаешь, несколько раз попался мне сегодня. Стоит повернуться, видишь чей-нибудь взгляд на себе. И вообще что-то не так. Может, я просто напугана?

- Прошу тебя, будь внимательной и осторожной. Постарайся реже выходить из рабочего кабинета. К концу работы подъеду к тебе. Звони, если что.

- Ладно.

 

День седьмой - Москва

(38) Анисимов принял его вне очереди. Он попытался быть, как всегда, радушным, но Егор не мог не уловить напряженной тревоги, которая скрывалась за этим радушием. Первым делом Константин поинтересовался, как дела у Егора, не заметил ли чего особенного? И тогда Егор понял, что разговор будет о достаточно серьезных вещах - он решил быть откровенным.

Молча выслушал Анисимов рассказ о крылатом человеке, и лицо его помрачнело.

- Может, из подземелья всё это, как и кости? – попытался шуткою разрядить обстановку Егор.

Анисимов молчал. Потом, подняв глаза на Егора, произнес то, чего никак не ожидал услышать Егор от человека такой ответственной профессии. С расстановкой, медленно, в несвойственной этому человеку монотонной интонации он говорил Егору о том, что крылатые люди - не иллюзия и не демоны из подземелий, а с "неба" – с того "неба", на котором находятся властители нынешней России. Речь может идти о сверхсекретных генетических разработках.  Утечка информации об этом столь мала, что даже в таком ведомстве как РЦПР об этом мало кто знает.

- Ты должен понять, что все незаконные владельцы этой информации, подлежит безусловному уничтожению. В том числе – и я.

Анисимов сделал паузу.

- Свидетели, видевшие крылатых людей, тоже подлежат уничтожению.

И снова - продолжительная пауза.

- Вот почему я открылся тебе. Понимаешь, за тобой следят. И они знают, что ты у меня.

И снова тяжелая тишина.

- У нас мало шансов остаться в живых. Впрочем, насчет тебя – не знаю.

- …

- Это они пытались похитить твою жену. И видение в оконном проеме - не случайно. Но почему? Почему твоя жена?

 Константин говорил медленно, с большими паузами. Видимо, ему было очень трудно говорить на эту тему, и каждая пауза наполнялась невидимым предгрозовым разрядом, который вот-вот полыхнет безумной молнией. Каждое слово врезалось в ничего непонимающий разум Егора. Но постепенно доходило, проникало в своей непонятности: вот и твоя человеческая очередь пришла, хватит блаженствовать.

Зачем ты и твоя семья им нужны? – вот в чем вопрос.  Я думаю, здесь один ключ – твой брат.

Брат Егора, с которым они давно не виделись и были в довольно прохладных отношениях, был никто иной как всемогущий   Герман Лазарев, руководитель того самого всепроникающего ведомства РЦПР, в котором служил и Константин. Первая мысль, которая пришла в голову Егору: это  с его ведома, с ведома  Германа за ним наблюдают. Но нет, это нелогично. Кто такой Егор Лазарев, чтобы высокопоставленный брат вёл такую слежку. Инженер-конструктор электрических систем, не имеющих секретного значения.

- Какие-то силы, возможно, хотят скомпрометировать или шантажировать твоего брата, - Анисимов словно продолжил мысль Егора, - у тебя один выход:  обратиться за помощью к Лазареву. И один шанс: время. У тебя еще есть время, у меня его нет, - и Анисимов горько улыбнулся.

- Хорошо, я сделаю, как ты сказал. Один вопрос: кости из земли – это тоже чей-то эксперимент?

- Если бы! Это гораздо хуже.

- Почему?

- Потому что никто причин не знает.

Они обнялись и распрощались. Говорить какие-либо слова было неуместно.

 

 

 (39) Выйдя на улицу, Егор посмотрел на небо – что-то толкнуло его к этому: июльское небо с обычными барашками-облаками. На мгновение показалось, что он сам летит в этом небе, летит, как птица, улетая от всех земных проблем, летит и здоровается с каждым облачком:

- Я не знаком был раньше с Вами. Как Вас зовут?

А облачко отвечало:

- А разве у нас есть имена? У нас есть только время и пространство – и это прекрасно!

- Но Вы же не похоже на другие облака, у Вас своя форма, своя траектория движения. Давайте я дам Вам имя.

- Это было бы интересно.

- Вот ты будешь Ивашкой, а то облако, что плывет рядом – Антошкой…

- А почему?

В этот момент порыв ветра направил Ивашку прямо к Антошке и Ивашка испуганно вскрикнул:

- Мы сольемся сейчас!

- Это страшно? Но ведь это обычное дело между облаками.

- Когда я стал Ивашкой, мне стало страшно потерять имя, - и облачко заплакало, а вниз к земле покатились тяжелые капли..

- Прости, я не знал. Я пошутил, ты вовсе не Ивашка, ты не можешь быть Ивашкой – понял?

- Спасибо! – и два облачка проникли друг в друга и образовавшееся облачко продолжало свой путь по небу, а Егор захотел лететь дальше… Вдруг что-то потянуло его к земле. Он вспомнил про дочерей, про  жену.   У него есть долг и он должен вернуться на землю.

"Что это со мной, - очнулся Егор, - нет, никогда не удастся мне унестись в это бескрайнее небо, даже если бы захотел, даже если бы был свободен".

Он еще раз взглянул на небо. Облаков стало больше, они стали темнеть и затягивать небо. "Как быстро сегодня затягивается небо". Еще через несколько минут небо потемнело, а черные тучи с рваными краями производили устрашающее впечатление. Сверкнула молния и природная благость превратилась в грозные всесокрушающие импульсы. В таком небе Егору не хотелось бы летать.

 

 

 

Продолжение в следующих эпизодах

 

©-copyright Внимание: все материалы в Интернет газете защищен авторским правом. Любая его перепечатка (в целостности или в частях) возможно только после согласования с редакцией Интернет-газеты.